Рустам поднимается с места. Приподнимает меня за локоть, вытирает подушечками пальцев выступившие слёзы.

— Встань, Лера. Встань. Я не Бог, увы. Но я попытаюсь.

Глава 17

— У девочки была тяжелая степень гипоксии, — сообщает доктор-неонатолог, который теперь приходит ко мне каждый день и делает отчёты по здоровью малышки. — Такое часто бывает при патологиях пуповины, при фетоплацентарной недостаточности. Мы не можем точно сказать почему именно так произошло, но сделаем всё, что в наших силах, чтобы вытащить ребёнка. Она в сознании, что уже хорошо. Дышать пока сама не может, но уверяю — самое страшное осталось позади.

Врач — молодая женщина в очках с золотистой оправой почти не смотрит мне в глаза. Делает несколько пометок в своём ежедневнике и рассказывает о том, что у них в госпитале лучшее в стране оборудование и постоянное наблюдение за новорожденными.

— Как скоро я смогу её увидеть? — прерываю поток речи, который меня мало интересует.

Я догадываюсь, что в лучшей клинике столицы не может быть плохого оборудования. Уверена, что они и правда постарались, и раскошелились на аппаратуру, но больше всего в жизни я хочу увидеть её. Надю, Наденьку, Надежду. Это имя почему-то всё время вертелось у меня в голове. Быть может потому, что она всегда была моей надеждой на будущее. А без неё этого будущего мне и не нужно вовсе.

— В реанимацию вход воспрещен. Поймите, Валерия, так будет лучше, — произносит она с легким укором. — Скоро придет Ваш лечащий врач и всё Вам расскажет.

Я расстраиваюсь, но держу себя в руках. Ведь самое главное для меня, что она все-таки жива.

***

Женщина, которая принимала у меня роды ощупывает живот, пролистывает личную историю и говорит то, отчего моё тело прошибает сильный озноб:

— Лера, я думаю, что можно готовить тебя на выписку. Что думаешь насчёт сегодня? — несмотря на то, что её лицо в мелких морщинах выглядит доброжелательным, мне хочется вцепиться в него ногтями и прокричать: "Какого чёрта?".

— Нет, — отвечаю твёрдо. — Я не уйду отсюда одна. Мне нужна моя дочь.

— Лера, у меня нет никаких показаний для того, чтобы держать тебя здесь и дальше, — по-прежнему улыбается доктор. — И, к тому же, за тобой уже приехали и ждут внизу. Я оформлю выписку и принесу её тебе через полчаса.

Она бесшумно выходит из палаты, а я падаю на подушку и хочу вцепиться руками в прутья кровати и не отпускать, даже если меня будут вытаскивать отсюда силой. Моя девочка останется здесь одна — без мамы, без родных и близких. Сердце сжимается от тоски, но я не плачу. Просто решительно жду, когда вернется доктор и я устрою здесь самый настоящий скандал.

В дверь тихо стучат и несмело приоткрывают после моего разрешения войти.

— Привет. К тебе можно? — заглядывает в дверной проём Дашка.

Я поднимаюсь с постели и бросаюсь в её объятия. Крепко обвиваю её шею, вдыхаю родной запах клубничного шампуня, плачу, смеюсь, впервые за долгое время испытываю что-то кроме боли и невыносимой тоски.

— Дашка, я так рада, что ты здесь, со мной. Ты мне нужна…

Она немного отстраняется, с грустью в глазах убирает за уши мои светлые волосы.

— Это он попросил меня приехать за тобой.

Ну конечно же. Рустам просто знал, что я не соглашусь покинуть больничные стены добровольно, поэтому решил надавить на меня с помощью родного человека, которого я не ослушаюсь.

— Я не могу её здесь оставить, — признаюсь честно.

Подруга гладит меня по волосам, утешает и вселяет уверенность в то, что всё будет хорошо. Рано или поздно будет.

— Твоё присутствие в больнице ничем ей не поможет. И, к тому же, как только разрешат, ты всегда сможешь к ней приезжать, — сообщает Дашка.

Спустя полчаса я выхожу на сырую улицу. Противный холодный ветер пробирает до самых костей. Я поднимаю глаза на окна пятого этажа и грустно улыбаюсь. Никогда не думала, что моя выписка будет проходить так… печально. Я не мечтала о помпезностях, шарах и празднике, но хотелось бы уйти отсюда как минимум с плачущим свертком на руках, которому я дарила бы всю свою любовь и ласку.

Следом за нами выходит счастливая парочка новоиспеченных родителей — мама, папа и ребёнок на руках. Вокруг суетятся бабушки и дедушки, счастье читается на их радостных лицах. А мне… выть хочется от горя. Словно услышав моё внутреннее разбитое состояние Дашка берёт меня под локоть и ведёт к автомобилю.

За рулём сидит неизменный водитель Миша. Кивает, когда я забираюсь в машину и тут же заводит двигатель. Когда мы подъезжаем к особняку, я беру Дашку за руку и не хочу её отпускать.

— Зайдешь? — спрашиваю несмотря на то, что этот дом не мой.

Подруга отрицательно мотает головой и слегка улыбается.

— Было велено только лишь доставить тебя домой. Но ты не грусти, я обязательно буду звонить тебе.

Я выбираюсь из машины и долго наблюдаю за тем, как автомобиль с моей Дашкой скрывается из виду. Когда руки коченеют от холода, то прохожу в дом и снимаю с себя верхнюю одежду. Смотрюсь в зеркало и не верю своим глазам. За три дня в роддоме я сильно исхудала. Не ела, потому что молоко всё равно пропало. Смывала всё в унитаз, не оставляя за собой следов преступления. Правда, теперь я больше похожа на узника Освенцима, чем на рожавшую женщину. Щеки впали, скулы стали ещё выразительнее, глаза потускнели, а свитер на мне стал висеть, словно я донашиваю вещи за старшей сестрой.

В таком виде, разглядывая собственное изображение в зеркале, меня застает Рустам. Он осматривает меня с головы и до ног, выглядит холодным и чужим. Задерживает свой взгляд на моей фигуре.

— Здравствуй, Лера, — произносит низким голосом. — Как ты?

Я поворачиваюсь к нему лицом и подхожу ближе. С опаской и легким волнением. Застываю, когда мы оказывается достаточно близко, чтобы смотреть друг другу в глаза.

Лечащий врач дочери неоднократно твердил мне, что, если бы не финансы и помощь господина Тахирова, многое могло бы пойти не по тому сценарию.

— Спасибо тебе, Рустам, — произношу негромко, забывая, как дышать.

Мою Надюшку спасли, вытащили из того света. Пусть пока она и дышит с помощью аппарата искусственной вентиляции легких, но живет во многом благодаря ему и его деньгам. И я чётко помню сказанные мной слова, пусть они и были произнесены на эмоциях.

Я — взрослая, я — мать, и я умею нести ответственность за свои поступки.

И я душу готова продать стоящему передо мной Тахирову, взамен на жизнь и здоровье собственного ребенка.

Глава 18

— Ну здравствуй, Лойд, — прохожу в свою комнату и беру котёнка на руки.

Мне нужно куда-то девать свой проснувшийся материнский инстинкт, иначе… иначе я просто-напросто свихнусь. Гладкая шерстка котёнка и его особенный младенческий запах вызывают у меня острый прилив нежности. Я касаюсь кончиком носа его головы и бережно целую. Задаюсь вопросом, как пахнет моя Наденька? И смею мечтать, что скоро об этом узнаю.

— Я кормила Лойда точно так, как Вы просили, Лера, — произносит Ирина, когда заносит в мою комнату свежее белье.

— Спасибо за заботу, — благодарю помощницу и хочу, чтобы она поскорее ушла.

Она ни в чем не виновата, просто я не могу больше видеть в её глазах сожаление и грусть. Чувствую, что от её немой жалости тут же расплачусь и сорвусь, поэтому лучше бы ей уйти, чтобы этого не произошло. К счастью, Ира не настолько глупа, чтобы надолго оставаться. Она протягивает мне свежее белье и полотенца, а я уверяю её, что сама со всем справлюсь.

В постели грустно и одиноко. Едва я закрываю глаза как мне мерещится детский плач. Словно где-то в одной из комнат огромного особняка плачет крошечный ребёнок. Я порываюсь встать с кровати и начать поиски, но потом сон рассеивается, и я осознаю, что это просто разыгралось моё дурацкое воображение. Только бы с ума не сойти от таких игр разума.

Меня будит шум отъезжающего автомобиля под окном. Я поднимаюсь с постели, выглядываю в окно и понимаю, что Рустам уехал по делам. Стискиваю в руках мобильный и не расстаюсь с ним ни на секунду. Вздрагиваю, когда приходит смс-ка от оператора и с нетерпением жду, что мне вот-вот позвонят из роддома.